Настоящая фантастика – 2015 (сборник) - Страница 5

К оглавлению

5

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

– Вы не слушали меня. Мы создали виртуальную реальность с определённым набором физических законов, допускающую достаточно много вариантов развития, и лишь потом появились живые существа, для нас являющиеся подпрограммами, но не полностью зависящие от нас. В вашей Галактике больше тысячи рас человеческого типа. Но вы отчасти правы, мы похожи на вас.

– Класс! Значит, я смогу там… увидеться с вами?

Гостья переливчато рассмеялась:

– Я вам так понравилась?

– И всё же?

– Ничего невозможного для нас нет.

– Тогда я «за»! – Кеша посмотрел на задумчивого Савву. – А ты? Давай вместе махнём?

Савва вспомнил о предстоящей встрече с Наденькой. Ему было что терять в этой жизни.

– Я всего лишь обыкновенный чел, моё место – наше время, даже если оно и смоделировано кем-то.

Смеющийся взгляд гостьи сказал ему, что она поняла подтекст его тирады.

– В таком случае разрешите попрощаться.

– Стойте! – вскочил Кеша. – Как я вас там найду? Если, конечно, соглашусь жить с вами?

– Мы узнаем друг друга. – И девушки не стало. Ни грома, ни скрипа, ни световой вспышки, ничего.

Кеша постоял с поднятыми руками, словно хотел обнять пустоту. Со вздохом опустил руки.

– Она… безумно красивая!

– Всего лишь сложная программа, она сделала дело – её стёрли.

– Создать её снова для них не проблема, помнишь «Солярис» Лема? Там разумный Океан тоже создал герою девушку, только этот идиот не понял, что для него она абсолютно реальна. Интересно, они сотрут мне память? Да и тебе тоже?

– Зачем? – пожал плечами Савва. – Всё равно нам никто не поверит, даже если мы захотим поведать о встрече журналистам.

– Должны же они как-то подстраховаться?

Кеша протянул руку к своему детищу на столе, и конструкция УМС, словно дождавшись его реплики, исчезла…

Юлия Зонис, Игорь Авильченко
Вольсингам и душа леса

Пролог. Город и его жители

Вольсингам стоял на центральной площади и глядел в темно-синее ночное небо. Небо смотрело в глаза Вольсингаму белыми огоньками звезд. Кругом медленно оплывал Город – распадался трухой, расползался рыхлыми сугробами и кучами гнили, пеньками, обросшими рыжим грибом. От Города несло плесенью, тленом, смертью несло – но небо оставалось чистым. А за спиной Вольсингама черной громадой торчало здание собора. Оно не опадало и не расплывалось, оно, наоборот, ширилось, росло, тщилось дотянуться до неба острыми башенками – но небо было неприступно.

Вольсингам, покачиваясь, стоял в луже и думал о том, что все это сон – и Лес, и Город, и даже собор. Лишь небо не было сном, потому что такой ясный сон не приснится никому – ни дереву, ни человеку. С этой мыслью Вольсингам упал лицом в лужу и тоже уснул. Ему не снилось никаких снов.


Примерно за два часа до этого Вольсингам сидел с Харпом и Гроссмейстером в харчевне «Хмельная чурка» и обсуждал молодую жену герцога, лозницу. Харп был лекарем, а Гроссмейстер служил в городской полиции. Что касается нынешней жены герцога, то она, как уже отмечалось, была лозницей – и этот факт последние три месяца служил предметом сплетен и пересудов как среди образованных горожан, так и среди всяческой швали. Харп и Гроссмейстер определенно принадлежали к первой категории. С Вольсингамом было сложнее. Как живописец, он мог бы претендовать на место среди городской элиты. Но, поскольку расписывал он в основном торговые ряды на рынке, а также не гнушался и заказами из борделя матушки Хвои – где и проводил много дней и еще больше ночей, – пожалуй, следовало бы отнести его скорее к швали. Несомненно, Харп и Гроссмейстер не стали бы выпивать в обществе столь сомнительного типа, если бы не одно обстоятельство. А именно, Вольсингама недавно пригласили расписывать личные покои госпожи – то бишь лозницы, то бишь жены герцога. Пикантность ситуации заключалась в том, что сам герцог, прихватив отряд стражи, убыл по каким-то делам в столицу. При этом магистрату он объявил, что поручает супруге управлять от своего имени, – однако супруга в городе так ни разу и не появилась, и вход в замок обычным горожанам был строго заказан. Только для художника сделали исключение.

Тут уж не устояли и крепчайшие столпы общества. Они с грохотом пали к ногам Вольсингама, и широко распахнули свои карманы, и позволили забулдыге вдоволь насладиться прекрасной пшеничной водкой господина Либуша, владельца харчевни, – лишь бы послушать рассказ о своей новой госпоже.

Однако проклятый пачкун лишь хлестал водку, стопка за стопкой, и пялился на роскошную грудь госпожи Либуш. Грудь сия вольно раскинулась по стойке, ничуть не сдерживаемая лифом платья. Пышная и нежно-розовая, она влекла к себе взгляды. Особенно манила маленькая родинка справа, над самым краем лифа. Харп, периодически сглатывая и дергая кадыком, и сам время от времени украдкой поглядывал на сокровища госпожи Либуш. Что касается Гроссмейстера, то он был человеком рассудительным, а также завзятым холостяком и женоненавистником. Притом сыщиком – а значит, тонким знатоком человеческой натуры. Короче, он понял, что разговор придется начинать самому, и начал его так:

– А вот как вы думаете, господа, – герцог прикончит лозницу или лозница герцога?

Харп подавился пивом, которое медленно тянул из огромной двухпинтовой кружки. Вольсингам оторвался от чудного зрелища и заломил бровь.

– Я бы поставил на герцога, – невозмутимо продолжил Гроссмейстер, выпуская дымные кольца изо рта.

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

5